На черноморском побережье,
Где ароматов полон зной,
Где моря синего безбрежье,
Дни проводил рыбак с женой.
За благородство уважали
Их земляки, за честный труд,
Что добродетельно давали
Любому путнику приют.
Всегда готовы разделить
Кусок последний хлеба с бедным,
Добром и лаской наградить
Душою преданной и щедрой.
Но как бывало бездну раз,
Природа отдыхает в детях,
Три юных девы, без прикрас,
Сейчас предстанут в сказах этих,
Старшую звали Тополиной,
На вид невзрачною была,
Душа полна болотной тиной,
Большою сплетницей слыла,
И день, и ночь проклятья слала
Своим родным, их обижая,
Всё их уродством попрекала,
В бессильной злобе унижая.
Гордиться ростом не могла,
Как карлица, низка была,
Зловредность близким берегла,
Нарывом гнилостным жила.
Вторая дочь звалась Граната.
Горючих слёз несла не счесть,
Свела родных к воротам ада
Её язвительная речь.
Что щёчки розы не имели,
Кляла родителей за то,
Глаза лукаво не блестели,
Зубов дыряво решето.
Красе завидуя цветка,
Упрёки злобно рассыпала,
И восхищения глотка
Из уст чужих ей не хватало.
Меньшую звали Кипариса.
Лицом прекрасна, как луна.
И строй зубов белее риса,
И дивным станом так стройна.
Характер ветреный имела,
И резвою была такой,
Лишь только в зеркало глядела,
Дразня родительский покой.
Обид язвительным стараньем
Вливая в души злобный яд,
Своим насмешливым вниманьем
Душевных ран копила ряд.
Отца корила, что смешлива,
Непостоянна его дочь,
Как горный ветер, говорлива,
А не тиха, как лунна ночь.
Ей не по нраву час рожденья,
Все беды видно оттого,
Что не совпало появленье
Её и солнца самого.
Как тяжки детские упрёки,
Слепа родителей любовь
Страданий мутные потоки
Безумьем отравляют кровь.
Несчастные сносили молча
Попрёки гордых дочерей,
Блуждали вкруг по тропам волчьим,
Тоску топили в плёс морей.
И вот однажды, в день печальный,
Беда вулканом прорвалась,
И в сердце звоном погребальным
Она тотчас отозвалась.
В душе умножив злобу зверя,
Три ворвалися в их покой,
И всё лишь ненавистью меря,
Избили их дневной порой.
За все разбитые надежды,
За утоление гордыни,
В прах изорвав на них одежды,
Поправ родительства святыни,
В изнеможеньи клича небо,
В несчастье двое стариков
Пропасть туда хотели, где бы
Нашли бы добрых сил покров.
И в грустном замерев молчанье,
Застыло третье, словно боль,
Как будто к смерти на свиданье
Оно пришло, в свою юдоль.
И именами дев спесивых,
Узревших душами сей ад,
Они назвали молчаливых,
Как тополь, кипарис, гранат!