Чем ближе к Ильину дню, тем ниже нависают облака, душнее становится воздух и чаше ночные грозы.
А в Ильин день затемнятся облака, забегают змеи молний и треском громовых раскатов напомнит о себе пророк.
Беда попасть тогда в море. Хорошо, если только сорвет снасти. Иной раз закружит судно, швырнет на скалу и щепками выбросит у мыса Ильи.
Помолись, моряк, на церковь пророка — не случилось бы несчастья.
А видна та церковь с большой дали, хотя и не велика она. Такая, какие строили в давние времена.
В те времена, когда верили в Верхнюю силу и знали свою слабость перед Нею. Хотя и были смелы, пожалуй, смелей, чем теперь.
Не выдумали люди, что Илья, сын Тамары, построивший церковь, в открытое море ходил на дощанке.
А когда стал богатым и завел свой корабль, в самую страшную бурю не боялся оставить гавань и в декабрьский шторм поднимал паруса.
Но раз случилось выйти под пророка Илью. Освирепело в тот день море, озлились небеса и попрятались люди в жилища. А Илья Тамара поднял сразу флакос и тринесту и белой чайкой унесся в волну.
Кто рискнул бы сделать это теперь? Разве сумасшедший.
Далеко ушел Тамара в море, не стало видно берегов.
Не знал он опасности и не верил в рыбачью сказку об Илье.
— И молния, и гром от облаков.
И когда подумал так, накатился на судно вал выше мачты на много мер.
— Васта темони, клади руль, — крикнул Тамара рулевому, но оторвался руль, и понеслось судно по воле ветра к береговой скале.
Понял Илья, что близка гибель, и в испуганной душе шевельнулось сомнение, не карает ли его пророк за неверье.
И в ту же минуту пронесся с севера на юг громовой раскат, и над мысом, где теперь церковь Ильи, в пламени и тысячах искр опустилась огненная колесница.
— Илья! — воскликнул Тамара, и подумал в душе: «На том месте, где видел его, построю ему церковь, хотя бы пришлось для того продать корабль».
— Матим бистин, своей верой клянусь в том.
Не успела остыть эта мысль, как примолкла гроза и ветер с берега погнал волну в море, а с нею и Тамарин корабль.
— Васта темони, — прозвучал над Тамарой чей-то грозный голос.
И увидел себя Тамара стоящим у руля, который, подплыв к судну, стал на свое место. К вечеру достиг Тамара Сугдеи, сдал товари, нагрузившись новым, вернулся в Кафу. Не рассказал, однако, никому о случившемся, по жалел продать корабль и решил заработатьпрежде больше денег и тогда построить храм.
Сначала решил так, но вскоре передумал.
— Не может быть, чтобы все это случилось. Просто приснилось. Колокитья!
И, успокаивая себя так, он со временем забыл о своей клятве. Все шло хорошо; за десятки лет ни один из кораблей его не потерпелкрушения, и Илья Тамара стал богатейшим купцом Кафы.
Однако, в душе, помимо воли, жило что-то, что напоминало о случае в молодых годах. Не любил Тамара смотреть на гору, где былоему видение, и избегал выходить в море под Ильин день.
Но однажды, незадолго до этого дня, пришлось ему возвращаться от Амастридских берегов.
— Да будет благословенно имя Георгия, патрона той страны!
Попутный ветер резко нес корабль, и вдали стали уже синеть Таврские горы.
И вдруг сразу стих ветер, точно смело его с моря, и корабль попал в мертвый штиль.
Больше всего боятся его моряки, но наступал Ильин день, когда по всему Понту носится ветер, и Тамара спокойно лежал на корме.Он подсчитывал барыши и, кончив подсчеты, улыбнулся торговой удаче.
— Не нужно быть знатным, не нужно быть ученым, чтобы хорошо жить. Нужно только быть умнее других, чтобы пользоваться ихглупостью. Алю пулунде грамата, алю полите гносис!
— Скверная мысль, — сказал кто-то в душе его,— и вздрогнул Тамара.
Поднялся с ложа, посмотрел на берег. Оттуда медленно надвигались тучи, и зарница сверкала зловещим глазом.
Побежала по морю предветренная рябь, за нею береговик погнал волну.
Корабль поднял все паруса и взял нос на восток, где была Кафа, но, попав в странное течение, не мог далеко уйти.
А ветер быстро крепчал, недобрым шумом гудело море, воздух шипел и свистал, завывая.
Не выдержала порыва главная мачта и обломилась. — Плохо дело!
И в последнем сумеречном свете увидели гору, где когда-то случилось видение.
Вспомнил о нем Тамара и смутился духом. Настала темь, нельзя было видеть своей руки; ливень заливал потоками палубу; волнабила через борта и в трюмах Показалась течь. Истрепались в клочья штормовые паруса; не слушался корабль руля, как гнилая нитка,оборвалась якорная цепь, когда нагнало корабль к берегам и попытались бросить якорь.
— Одно чудо может спасти!
И молили люди о чуде; умоляли Илью смягчить гнев; обещали весь первый улов отдать на свечу ему.
А Тамара упал на колени и в сердце своем поклялся исполнить, что обещал когда-то в своей юности.
Огненная молния рассекла небо, опалила воздух, озарила корабль и скалы, среди которых он носился; в последнем зигзагескользнула по мачте и загорелась сиянием впереди судна.
Кто-то грозный и гневный поднял над кораблем руку. Сверкал молниями его взгляд; в бешеном порыве рвалась борода; готовы былиоткрыться уста для гибельного слова.
—Элейсон имас, Кирие! Помилуй нас! Опустилась рука проклятия и указала погибавшим путь спастись.
В стороне зажглись кафские огни, и... потухло сияние.
Как убитые, заснули дома корабельные. Не заснул только старик Тамара. Стоял у городского храма и шептал слова тропаря:
— Почитающих тебя, Илья, исцели.
Стоял всю ночь и утром нашли его там же. Не узнали его,так изменился он. Покоем величия дышало лицо, и близостью Небасветились глаза.
И когда через год иконный мастер писал образ пророка Ильи для нового храма, который построил на горе Тамара, это с него онсписал лик пророка.
Оттого не видно гнева в пророческих глазах и нет страха, когда смотришь на икону.
Умер Тамара большим стариком и под конец дней избегал говорить о пережитом, но люди читали об этом в чистом взоре его. Ибовзор души человеческой проникает часто глубже, чем подсказывает речь.